Люй Ялань, будущая Люй Юэ·吕约, родилась в 1972 году в провинции Хубэй. Она закончила филфак Педагогического университета восточного Китая в Шанхае, а затем жила в Пекине и работала там членом редколлегии агентства Новый столичный вестник·新京报网. В 2014 году Люй получила докторскую степень по литературоведению в Пекинском педагогическом университете. Она продолжает жить и работать в столице, публикует стихи, критические статьи и эссе.

В поэзии Люй Юэ сочетаются журналистский материал и лирическая откровенность. Стихи Люй отличаются простым и смелым языком, с помощью которого она привлекает внимание к абсурдности «текущих событий» – критикуя подчас и традиционные структуры китайской власти. Её тексты сдобрены иронией и сатирой. В то же время поэзия Люй Юэ – это произведения высокой языковой сложности, укоренённые в литературной традиции. Литературный критик Чжу Дакэ·朱大可 описывает языковую игру Люй Юэ как вещь одновременно дезориентирующую и приятную, уподобляя её оптической иллюзии, которая создаётся «сменяющими друг друга полосками на шкуре тигра».

В числе наград Люй Юэ – поэтическая премия Ло Ихэ (2012). Её стихи переводились на английский и немецкий языки.

стихо(т)ворье: Что Вы думаете о поэтическом языке? Каким он должен быть?

            Люй Юэ: Каждый человек – и поэт в том числе – каждый день пользуется разными пластами языка, неосознанно или специально переходя от одного пласта к другому. Поутру, встав с кровати, болтая с домашними за завтраком, мы пользуемся повседневным разговорным языком. В офисе, составляя отчёты по работе, мы пользуемся общеупотребительным языком с вкраплениями профессиональной лексики. Отправляя и получая письма по электронной почте, мы пользуемся языком прозаического текста. Когда мы ругаемся на чём свет стоит, из наших уст вырывается грубый язык улиц.

По сравнению с поэтическим языком, что обладает внутренним лиризмом, реальный мир – мир прозаичный, исполненный словарной шелухи. Когда вы начинаете писать стихи, вы избавляетесь от стандартов и привычной лексики этого прозаичного мира, создавая новые формы языкового выражения – мира интуитивного восприятия, мира чувства. Этот язык также должен быть способен выразить глубочайшие импульсы личности. Кроме того, он чувствительно реагирует на ограниченность языкового материала.

Стихотворение – самая краткая литературная форма. Краткость подразумевает максимальную концентрацию смысла. В стихе максимально небольшим количеством слов преодолевается расстояние до объекта изображения. Отличие поэтического языка от прозаического заключается в том, что он максимально быстро проникает в объект и наименьшим количеством слов выражает глубочайший смысл, то есть это язык, малым достигающий большего. В идеале язык поэтического произведения должен удивлять и будоражить сознание. Об особой роли поэзии в произведениях древнекитайской поэтики говорится: «поэзия воодушевляет». То есть поэзия способна волновать, пробуждать чувства. Действительно, из-за того, что существует некая языковая инерция, из-за того, что забыта былая великая сила языка, люди зачастую погружаются в оцепенение по отношению к себе и окружающему миру вещей. В лучшем случае поэзия способна оживить восприятие человеком своей личности, жизни и существования в целом, пробудить в нём языковое чутьё. То есть поэтический язык – это не только некий секретный язык, которым могут оперировать одни поэты, но и способ самовыражения, повышающий значение языка в обществе и уровень культурного самосознания каждого.

Отношения между поэтом и поэзией лучшим образом можно, наверное, охарактеризовать как культивируемый в душе чувственный порыв. Поэт – скупец, накапливающий свои богатства.

Люй Юэ и У Ан

            стихо(т)ворье: Как Вы относитесь к китайской поэтической традиции?

            Люй Юэ: Обучение детей в Китае начинается с заучивания древней поэзии, а не поэзии современной, несмотря на то, что постижение классики связано с преодолением сложностей древнекитайского языка. В стране, в которой так гордятся её продолжительной историей, люди считают: чем старее, тем надёжнее. А современная поэзия? В истории китайской литературы, насчитывающей несколько тысяч лет, этот феномен, появившийся лишь около сотни лет назад, ещё должен пройти испытание временем.

В детские годы я с дедушкой учила стихи по Трёмстам стихотворениям эпохи Тан·唐诗三百首. В идиллическом мире детства, проведённом в деревне, те стихотворения легко находили отклик в моей душе: ведь в них было то же, что было перед моими глазами: мир природы, обычаи народа. Чёткая, стремящаяся к повторам ритмическая организация древней поэзии делает такие стихотворения похожими на колыбельные песни, что очень близко детскому восприятию. В детстве я слышала, как один старик, сидя на пороге, напевал – ещё в старом произношении – “две жёлтые иволги поют в изумрудно-зеленых ивах” Ду Фу[1]. Это он выучил в частной школе старого образца; к сожалению, в современном образовании эта традиция утрачена. Древняя поэзия – это квинтэссенция китайской традиционной культуры, кроме того, именно она является отправной точкой школьного образования. И именно из-за этой, на уровне генетики заложенной традиции классической поэзии и её эстетических установок нелегко было поэзии современной за короткий срок получить признание.

По сравнению с западной традицией эпической и балладной поэзии, китайская классика берёт своё начало с лирических стихотворений небольшого размера. Китайской традиции не хватало крупных эпических стихотворных форм, концентрирующих в себе коллективную память народа, баллады также исчезли с литературного горизонта, лишь едва на нём появившись. К счастью, а может, и к сожалению, традиция китайской лирической поэзии, лишь возникнув, тут же достигла пика (я имею в виду Шицзин[2]), однако внутри этой великой традиции поэты более поздних поколений – независимо от того, насколько они были талантливы, могли выражать свой творческий гений лишь в незначительных проявлениях индивидуального стиля, что в итоге привело к упадку жанра. Это и было предпосылкой к появлению «новой поэзии».

Эстетические установки классической китайской поэзии содержатся прежде всего в одном из идеалов конфуцианской этики: «нежная и искренняя», она не может быть грубой и язвительной, она «умеренно весёлая и печальная, но не разрывающая сердце», в ней радость и печаль не должны быть чрезмерными, дабы не нарушить гармонию. Лейтмотивом в китайской лирической традиции можно избрать фразу «печальная, но не разрывающая сердце». Поскольку в китайской традиции стихотворений, исполненных ощущения радости и счастья, очень мало, часть упомянутой фразы – «умеренно весёлая», можно сказать, теряет смысл. Наша древняя поэзия исполнена ощущения горечи: осознание непостоянства в мире, где чередуются эпохи расцвета и упадка, в мире, где человеческая жизнь так непрочна и уязвима, выражается в этих стихах чувством искренней, но сдержанной печали. Меланхолическая, сентиментальная, печально-трогательная, исполненная чувства разочарования, душевных колебаний, горечи… Всё это суть китайской лирической традиции, однако в этой традиции невозможен громкий, пронзительный крик отчаяния, способный разрушить гармонию: только лишь через сдерживание поэтом своих чувств и иносказание можно достигнуть наивысшей красоты. Пушкин так охарактеризовал русскую поэтическую традицию: «Фигурно иль буквально: всей семьёй,/ От ямщика до первого поэта,/ Мы все поём уныло. Грустный вой/ Песнь русская. Известная примета!/ Начав за здравие, за упокой/ Сведём как раз» (Домик в Коломне). Китайская поэтическая традиция также исполнена печальных мотивов, но это, конечно, не откровенный «грустный вой», нет, нам о многом нужно говорить непрямо.

В нашей языковой традиции под «поэзией», как правило, имеется в виду древнекитайская поэтическая традиция, насчитывающая две–три тысячи лет и восходящая к Шицзину – это своеобразный мир, уже устоявшийся, завершённый. Такая поэзия определяется чёткими устойчивыми формами, постепенно сложившимися стараниями поэтов каждой эпохи – чем дальше, тем таких поэтов было меньше. Древнекитайская поэзия – словно деревья и цветы, выросшие на благодатной почве китайской цивилизации. Печально то, что эта почва ныне всё более и более истощается, она уже превратилась в безлюдный пустырь. А пейзажи и лирические произведения, созданные в былые времена расцвета, теперь могут быть лишь объектами эстетического наслаждения, будто старинные вещицы – изящные, но в обиходе не применимые – объект воспоминаний и тоски.

Я горячо люблю нашу древнюю поэзию, и мне невероятно грустно из-за её неизбежного конца в условиях современной реальности. Но я надеюсь, что ценностные ориентиры этой культурной традиции, обладающие нескончаемой жизненной силой, всё же не вымрут, как динозавры, а возродятся в новой форме. Пропасть между древней и современной китайской поэзией, приведшая к изоляции одной традиции от другой – это, конечно, главная проблема поэзии современной. «В прошлом нет предшественников, в будущем нет последователей»[3], – начиная с XX века развитие современной китайской литературы проходило зачастую на фоне полного разрыва с традицией, культурная преемственность тем самым приносилась в жертву. Китайцы как будто из ничего снова учились говорить.

Теперь наши слова, казалось бы, всё отчётливее, свободнее, но кажется, что нам вечно чего-то не хватает. Больше всего мы говорим языком мысли: это язык отрицания и сомнения, продукт интеллектуальной деятельности, но тот китайский язык, что раньше был наиболее приспособлен для выражения духовных переживаний, оттенков чувств, язык нежный, мягкий, почти утрачен. Мы вновь и вновь возвращаемся к вопросу: как же снова познать те эстетические и чувственные начала, что свойственны китайскому языку? Как мне кажется, самое ценное наследие, оставленное нам древнекитайской литературой – это, в первую очередь, искреннее отношение к слову, к языку, ведь, как говорится, «подбирая слова надо быть искренним»[4], стараться избегать фальши и легкомыслия. Во-вторых, это особенности художественного самовыражения, непосредственно связанные с иероглифической письменностью. Древние стихотворения выросли из особенностей китайской письменности (звука, формы, значения), и благодаря стараниям и таланту выдающихся поэтов каждой эпохи, были выработаны поэтическая форма самовыражения и эстетические установки китайского языка. Главная заслуга древнекитайской поэзии в том, что благодаря ей был создан исполненный особой эстетики язык – простой, но заключающий в себе богатейший смысл, где в наименьшем количестве слов таится множество значений, при этом чётко осознаётся ограниченность языка и безграничность этого самого смысла: «не отходит от слов, но словами не исчерпывается», «слова ограничены, но смысл неисчерпаем». Этот язык опирается на намёки и аллюзии, тем самым создаётся смысл внеязыковой, в котором важно своего рода «послевкусие»: оно возникает тогда, когда слова уже заканчиваются, что в свою очередь максимально продлевает ощущение прекрасного. Если говорить о современном творчестве, то влияние языковой традиции – наследие, которое не стоит отбрасывать.

            стихо(т)ворье: Какой поэт или какие поэтические произведения оказали на Вас наиболее глубокое влияние?

            Люй Юэ: Это как детские прививки, на каждом этапе влияние должно быть разным. Влияние, оказываемое древнекитайской поэзией, самое глубокое и продолжительное, список поэтов и поэтических произведений классики обширен, всех тут и не перечислишь. Среди первопроходцев «новой поэзии» мне наиболее близки Ху Ши[5], Лю Баньнун[6], Фэй Мин[7], Фэн Чжи[8], Му Дань[9]. «Новая поэзия» – это процесс перехода от древней поэзии к современной, правда, к сожалению, из-за общественных и исторических потрясений развитие «новой поэзии» так и не достигло пика, традиция до конца не сформировалась, и эта песня, исполненная мечты и надежды, прервавшись, так и не была допета до конца. Все мы знаем судьбу, что постигла литературу в те три десятка лет – начиная с 1949 года и вплоть до конца «культурной революции», и если говорить о «влиянии» тех лет, то лучше о таком влиянии вообще забыть. Туманные стихи·朦胧诗 на меня особо не повлияли, потому что когда наше поколение поэтов начинало писать, мы уже осознали всю ограниченность этой «туманной» поэзии: всё это – отзвуки прошедших эпох, а мы начали создавать свой собственный голос.

К счастью, в своё время на нас оказывали влияние лучшие образчики мировой поэзии: тогда словно все наглухо закрытые окна разом распахнулись. На все голоса, которыми говорила мировая культура, у нас был готов свой отклик, мы всегда были готовы к диалогу: благодаря этому мы смогли увидеть то, чего не хватает нашей собственной культуре: подобно Нюйве, персонажу нашей мифологии, «цветными камнями чинившей небо», нам тоже необходимо было собирать эти «пятицветные камни», чтобы восполнить свои недостатки. По молодости нам нравились Бодлер и Рильке: у одного стихотворения демонические, у второго – ангельские. А ещё русская поэзия Серебряного века, поэзия Восточной Европы, что в тяжёлые времена угнетения и полнейшего абсурда, подобно поэзии нашей, находили в себе силы говорить своим независимым голосом. Пусть красота тех стихов была скорее трагической, их отличала в то же время и мудрая сатира. Однако в нашей поэтической традиции не хватает как раз этой трагической силы (я больше привыкла к слову «пессимистической») и остроты комического и сатирического. Страстность и красочность поэзии Латинской Америки, её печаль и пылкость тоже не могли оставить нас равнодушными.

С возрастом мне уже недостаточно было каких-то мимолётных поэтических веяний, и тогда бессмертные великие авторы и их нетленные произведения стали для меня своего рода исцелением от этой «болезни модернизма». Торжественный мистицизм Божественной комедии, героический пафос Фауста, здоровая жизнерадостность Уитмена, затаившаяся красота произведений Дикинсон… Все они по-своему помогли расширить мой кругозор и раскрыть душу в минуты тоски и уныния. Литература девятнадцатого века, мощь и красота развития человеческого духа того времени то и дело наводили меня на мысли о болезненности и ущербности творчества и духа современности.

Недавно я вновь перечитывала Пушкина, искренне восхищаясь его романом в стихах Евгений Онегин, Повестями Белкина, глубокими и яркими поэмами Цыганы, Медный всадник и его сказками, исполненными народного духа и живой фантазией. Это был великий человек, блиставший во многих сферах, его свободный, не стеснённый путами дух, творческие устремления, претерпевавшие постоянные изменения, преодолели сложившийся однобокий образ «идеального поэта». Тот мощный образ, что я сформировала, читая его стихи, наделил меня верой: поэзия в мире похожа на неисчерпаемый океан, изображённый Пушкиным, поэзия «суть свобода», именно она есть неотъемлемая часть неустанного творчества всего человечества.

стихо(т)ворье: Как Вы считаете, какова главная особенность современной китайской поэзии?

Люй Юэ: Если нужно сказать о самой главной особенности, то это, естественно, то что она «современная», а не древняя, что она «китайская», а не шведская, американская или северокорейская. Потому она должна выражать чувства и мысли современных китайцев. По сравнению с нашими спокойными, умиротворёнными стихотворениями прошлых эпох, современная поэзия обладает одной важной особенностью – некоторой «неугомонностью»: она словно боится быть неуслышанной, она жаждет самовыражения, желая изумлять всех и вся с одного только слова. Всё это свойственно молодости вообще.

стихо(т)ворье: Кто на современной поэтической сцене Китая кажется Вам наиболее интересной фигурой?

Люй Юэ: Это похоже на то, как если бы вы стояли у волшебного зеркала и спрашивали, «кто на свете всех милее», и опасались бы при этом, что ответ не будет лукавым. Настоящие поэты – те, что преодолели соблазн такого зеркала. Стоя у этого самого зеркала, вы такого поэта не найдёте.

стихо(т)ворье: Как Вы относитесь к интернет-творчеству?

            Люй Юэ: Мы привыкли публиковать свои стихи в интернете и читать чужую поэзию онлайн. Быстрое распространение информации в интернете позволяет поэзии миновать те идейные и финансовые ограничения, с которыми она могла бы столкнуться в официальных поэтических журналах и издательствах, а также негостеприимность сложившихся поэтических кружков. Эта поэзия, словно вдохнув свежего воздуха, вступает в более естественную здоровую жизнь, и на бледном лице её вновь появляется румянец.

стихо(т)ворье: Есть ли будущее у поэзии на диалектах?

            Люй Юэ: Из-за того, как прочно утвердился стандартный китайский язык, а также из-за программы унификации культуры, творчество на других национальных языках, а также на различных диалектах в системе китайского языка, несколько ускользает из нашего кругозора. А если такое творчество и имеет место, то оно скорее может стать лишь маленькими бусинками на этом огромном полотне «великого сплочения». По мере того, как многообразие культурного сознания в последнее время возрождается, творчество на разных национальных языках и диалектах, кажется, снова начинает набирать силу. Например, кроме поэзии на китайском языке существуют стихи и на тибетском, уйгурском, монгольском языках; можно найти произведения, написанные на пекинском, шанхайском, кантонском диалектах. Сейчас часто именно диалекты (особенно в прозе) проникают в произведения, написанные на стандартном путунхуа, однако творчество целиком на диалекте проблематично: поскольку для многих диалектных слов отсутствуют соответствующие письменные знаки, часто местные слова приходится записывать привычными для путунхуа иероглифами, что непременно приводит к трудностям в понимании мысли автора.

Если же творчество на разных национальных языках и разных диалектах больше не будет восприниматься как случайные бусинки на огромном полотне, если это не «лубочная картинка» на потребу иноземцу, а подлинное, искреннее изображение местного колорита, выражение индивидуального самосознания, то тогда и такое творчество, несомненно, будет иметь право на жизнь.

стихо(т)ворье: А существуют ли в Китае поэты-билингвы? Возможна ли двуязычная поэзия, в которой за основу был бы взят именно китайский язык?

            Люй Юэ: Среди прозаиков есть Ха Цзинь 哈金[10]. Он пишет в основном прозу: это, можно сказать, удачный пример автора, сочетающего в своём творчестве и английский, и китайский языки. Коллег в этом деле у него, кажется, немного. Если говорить именно о поэтах, то я таких счастливчиков ещё не встречала, всё-таки требования поэзии к языку довольно строги. Я надеюсь, что такие поэты всё же есть, но они просто где-то скрываются и только и ждут того, как бы выскочить из своего укрытия и ошеломить нас. Я думаю, что среди молодёжи вполне могут появиться поэты-билингвы, они куда более подвержены глобализации, многие с самых ранних лет стали «гражданами мира» с широчайшим кругом интересов. Если они будут одинаково хорошо владеть как китайским, так и каким-нибудь иностранным языком, а кроме того и любить поэзию и литературу, было бы замечательно!

стихо(т)ворье: Современная китайская поэзия – стихи «для глаза» или «для уха»?

            Люй Юэ: Наша эпоха – эпоха зрительного восприятия, больше всего у нас «впечатляются» и вообще работают именно глаза, а слух, обоняние и вкусовое восприятие уходят на второй план. Люди из печатной эры перешли в эру цифровую, и на этом пути развития глаза всегда играли определяющую роль. Современная поэзия и вообще литература начали своё развитие в золотую эпоху печатной эры, с самого начала поэзия служила прежде всего запросам зрительного восприятия, и в какой-то степени жертвовала интересами восприятия слухового. Издревле поэзия появилась, отделившись от музыки, избрав путь «индивидуального чтения». Своего рода компенсацией является то, что современная поэзия стремится дать возможность читателю постигать произведение на большем количестве уровней «смысла»: подразумевается совместная работа глаз и интеллекта. Если не прислушиваться к голосу разума, то что же останется перед глазами?

стихо(т)ворье: Всем известно, что в поэзии мы подчас наблюдаем языковые явления, не свойственные повседневной речи. Можно сказать, что по отношению к повседневности поэтический язык находится на своего рода периферии. Придерживаетесь ли Вы этой точки зрения?

            Люй Юэ: Древнекитайская поэзия, как и литература вообще, оперировала письменным языком, используемым в основном представителями образованной элиты, но никак не разговорным языком масс. Причиной движения «4 мая» за литературу на разговорном языке байхуа·白话[11] было недовольство образовавшейся пропастью между вэнь·文 – письменным языком классической литературы – и янь·言 – разговорным языком, целью движения было создание современного языка литературы, в котором вэнь и янь слились бы воедино. Противоречия между вэнь и янь сопровождали весь процесс становления языка современной китайской литературы. Язык литературы, в том числе и язык поэтический, постоянно балансирует между вэнь и янь, склоняясь то к первому, то ко второму. Вновь и вновь возникают вопросы «язык какого уровня нужно использовать в творчестве?», что становится причиной появления всё новых и новых небольших литературных и культурных движений. Начиная с 80-х годов, в противовес абстрактному политизированному языку и языку «возвышенному», «разговорность» стала главной тенденцией современного творчества.

По сравнению с размеренной жизнью прошлого возросшая скорость перемен внутри современного общества ускорила и темп изменений, коснувшихся современной лексики и языка. Теперь у литературы гораздо больший выбор языкового материала, чем раньше. Однако «творчество на разговорном языке» – это всего лишь одно из направлений, просто название: если кто-то в жизни начнёт говорить «разговорной поэзией», то только людей распугает, какой бы «разговорной» эта поэзия ни была. Поэзия черпает из разговорного языка материал и вдохновение, поэт осуществляет творческую обработку и дистилляцию этой речи, и такая поэзия, конечно же, не может стать рабой «разговорной речи масс». Суть новой поэзии – в преодолевающем любые преграды свободном языке. Такая поэзия не потерпит тех ограничений, которые сковывают в том числе и разговорную речь, так же, как и не терпела она никогда строгих правил, выдвигаемых письменным языком. Как бы ни была эстетически наполнена жизнь, литература всегда по отношению к жизни говорит «но»: таков язык искусства, и язык литературы никогда нельзя будет отождествить с языком обиходным, он дополнение к творчеству и его вдохновитель. Если когда-нибудь и правда настанет такой день, когда обыкновенные люди, только открыв рот, начнут говорить стихами, то литература и поэзия смогут со спокойной душой покинуть этот мир.

 

15 декабря 2016

Пекин

 

[1] Ду Фу (712–770) – великий китайский поэт эпохи Тан.

[2] Шицзин («Книга песен») – один из древнейших памятников китайской литературы, в классическом виде содержит 305 народных песен и стихотворений различных жанров, созданных в XI–VI вв. до н. э.

[3] Известная цитата из стихотворения танского поэта Чэнь Цзыана·陈子昂 (661–702) взбираясь на ючжоускую башню·登幽州台歌.

[4] Цитата из Ицзина («Книги перемен»).

[5] Ху Ши·胡适 (1891–1962) – один из ведущих китайских мыслителей и философов XX века, эссеист, предводитель литературной реформы.

[6] Лю Баньнун·刘半农 (1891–1934) – поэт, один из наиболее известных авторов 1920–30-х годов, крупный лингвист.

[7] Фэй Мин·废名 (1901–1967), настоящее имя Фэн Вэньбин, – поэт, прозаик, эссеист, исследователь буддистской философии.

[8] Фэн Чжи·冯至 (1905–1993), настоящее имя Фэн Чэнчжи, – поэт и учёный-германист, специалист по творчеству Новалиса.

[9] Му Дань·穆旦 (1918–1977), настоящее имя Чжа Лянчжэн,– поэт-авангардист, известнейший переводчик, основные произведения которого были написаны в 30-е и 40-е, хотя он продолжал писать вплоть до 1976 года.

[10] Ха Цзинь (р. 1956) – американский писатель китайского происхождения, известный критик в области прозы.

[11] Движение «4 мая»·五四运动 – массовое антиимпериалистическое движение, развернувшееся в Китае в мае – июне 1919 года в ответ на решение Парижской мирной конференции не возвращать Китаю захваченные Японией бывшие германские концессии. В широком смысле, движение «4 мая» обозначило поворот во взглядах китайской интеллигенции – массовую переориентацию с традиционной культуры на вестернизацию. Движение затронуло все стороны интеллектуальной жизни Китая: оно ознаменовалось распространением разговорного языка байхуа (в противовес классическому вэньяню), пересмотром конфуцианских этических норм, критикой традиционной историографии, новыми требованиями к образованию, осмыслением республиканской формы правления вместе с распространением новых политических теорий.

 

спасибо Марии Поспеловой за помощь в подготовке материала