Ляо Сяньхао 廖咸浩 – поэт, прозаик, публицист, литературный критик, автор нескольких песенных сборников и статей о китайском постмодернизме, человек широкого кругозора, огромной эрудиции и действительно космополитического склада мышления; адепт Борхеса, сюрреалистов и англо-американской поэтической традиции, увлечённый искатель точек соприкосновения философии Делёза и традиции Чжуан-цзы; частый гость международных литературных конференций и поэтических вечеров на Тайване.

Ляо родился в 1955 году в маленьком рыбацком посёлке, расположенном на самой отдалённой окраине Тайбэя. Дед со стороны отца, до революции получивший учёную степень цзюйжэня, с самого младенчества преподавал внуку уроки «духовной алхимии», приобщая его к художественной среде храмовых праздников, тайваньской оперы, кукольного театра, буддийских мантр. Именно он был первым, кто забросил сеть поэтического в море по имени Ляо Сяньхао. Результат не заставил себя долго ждать: уже третьеклассником Ляо взахлёб читает поэзию и адресует вселенной желание стать деятелем, точнее, служителем культуры, не ограничивающейся стенами музейных залов, живой, активной, саморазвивающейся субстанции, органично вплетённой в ткань самой жизни. Возможность реализовать такое видение культуры представится ему в 2003 году, после назначения на пост заведующего департаментом по вопросам культуры города Тайбэя.

После окончания факультета иностранных языков Национального университета Тайваня Ляо получил стипендию на обучение в аспирантуре Стэнфорда, затем – грант на постдокторские исследования в Гарварде. Он был приглашённым профессором в Вашингтоне и Сиэтле, а также стипендиатом Принстонского, Чикагского, Западно-Сиднейского, Нанькинского и Мельбурнского университетов. В нулевых Ляо выступал главным редактором трёх влиятельных литературных журналов, занимал пост президента Тайваньской ассоциации сравнительной литературы (2002–2004) и генерального секретаря Национального университета Тайваня (2008–2011), где на сегодняшний день и является профессором.

В своих лекциях Ляо зачастую подчёркивает, что тайваньская поэзия уже давно прошла теми тропами, по которым сейчас только начинает двигаться поэзия материковая. Его философские размышления о фундаментальной природе поэтической реальности и квинтэссенции понимания поэзии часто реализуются непосредственно в его стихах. Возникающий в них образ ветра, будучи посылкой ощущения падения, выступает как средство проникновения в самую суть искусства поэзии, в том смысле, что опыт потери равновесия есть – в демановском понимании этого слова – опыт фундаментально поэтический: «…судьба поэтического сознания неразрывно связана с онтологическим “падением”… можно даже сказать, что заключённое в искусстве знание есть особое знание падения, трансформация опыта падения в акт знания» (Поль де Ман).

Потерянное равновесие подводит к рубежу (в конце концов, поэзия всегда подразумевает наличие пограничного состояния), за которым неотвратимость онтологического падения, будучи почти физически ощутимой, вызывает непреодолимое головокружение. Ляо больше интересует истина падения, чем достижение равновесия: само существование перемещается вдоль смысловой матрицы глубинной протяжённости. Акт погружения символизирует состояние таинственной вовлечённости, причастности, посвящённости в сакральный опыт – опыт поэтического. Вершины поэтического понимания достигаются – как ни парадоксально – посредством погружения в самые глубокие впадины.

дикие ветры веют на рубеже: постижение поэтического·野风已在边界吹起：懂诗

Одним тихим вечером, читая дочери Цинцин английскую сказку, я оказался застигнут врасплох первой же фразой – «When the wild winds start to blow, you will know…». Тогда мне это показалось совершенно немыслимым: ждать от ребёнка понимания такой фразы? Дочитав до конца, я проникся глубокой уверенностью, что эта сказка – наименее сказочная из мною когда-либо прочитанных и больше напоминает осознание сути поэтического.

 

“When the wild winds start to blow, you will know… “

 

стоит диким ветрам повеять

твой шаг станет зыбким

мир слегка накренится

кровь хлынет в русло косое

глаза каждый в черёд свой увидят несхожих два мира

но дикие ветры диким ветрам лишь у рубежной пустыни

внезапно повеять…

 

стоит тебе подступить к рубежу

просторы окрест станут равно безмолвны

во взоронепроницаемой тьме

рой копошащихся душ ждёт переправы

ты в полуночном свете луны

расплывчатым примечаешь

в море внезапно всплывший маленький остров

непричастный к реального острова воспоминаниям

чутьём сознавая    только в глубинах морских

гнездится острова исполинская тайна

 

в гущу морскую тягуче окунут

время полночь: в заоконье по улицам

тысячи мотоциклов стремглав проносятся мимо

как африканского велда зверьё кочевое

всё же     невиданной человеко-живучестью налитые но

неспособные улицезреть дороги предел

в конце исчезая в истории тусклых щелях.

 

ты наконец тоже влезаешь в сезона прореху

бегло сканируешь жизни исподнюю суть

но вскоре опять падаешь в сна густоту…

очнувшись

за окном суета как всегда, сезоны скользят по конвейеру

ты роняешь слезу –

ибо стих как жеребёнка белого, блика светлого образ

 

某个安静的晚上，为女儿晴晴讲英文童话，发现第一句话竟是：“When the wild winds start to blow, you will know…” 当时觉得很不可思议．这样的句子是要让小孩懂的吗？读完之后深觉那是我看过的最不像童话的童话，反而更像对诗的体悟．

 

“When the wild winds start to blow, you will know… “

 

当野风吹起的时候

你脚步略一不稳

世界开始有点倾斜

血液刹时偏流

双眼竟各自看到了不同的世界

但野风野风唯在边界的旷野中

会突地吹起．．．

 

你来到边界的时候

四野俱寂

目光不及的黑暗中

无数蠢动的心在等待跨越

你在午夜的月光下

隐约看见了

海中突然浮现的小岛

非关现实中任何岛的记忆

你揣测　惟在最深的海中

藏着岛庞大的祕密

 

你正缓缓沉入深深的海中

午夜时分窗外的街上

忽然有成千的机车奔驰而过

如非洲草原中迁徙的兽类

然而　他们虽有人类无比的神气

却无法看见路的尽头

而终致消失在历史莫明的缝隙中．

 

你终於也挤进了季节的缝隙中

瞥见人生最终的谜底

但随后又堕入了深沉的睡梦中．．．

醒时

窗外繁华依旧、季节运行如常

你落下了泪—

因为诗如白驹的面貌

спасибо Софье Зайченко за помощь в подготовке материала