Чжан Цзао·张枣, которого современники зачастую относят к числу недореализованных гениев поэзии третьего поколения, родился в 1962 году в городе Чанша в семье правых интеллектуалов. Родители по причине своего частого пребывания в разъездах вскоре перепоручили ребёнка на воспитание бабушке по линии матери.

После получения степени бакалавра Хунаньского педагогического университета он поступил в магистратуру Сычуаньского университета иностранных языков по специальности «английская и американская литература» и оказался в самом центре настоящего литературного муравейника. После выхода в свет первых стихотворений в 1979 году Чжан Цзао быстро обрёл статус наиболее талантливого и перспективного поэта своей эпохи. Наряду с Чжун Мином·钟鸣, Оуян Цзянхэ, Чжай Юнмин и Бай Хуа, он получил титул одного из пяти сычуаньских совершенных·四川五君子.

В 1986 году Чжан Цзао взял курс на Германию, где, получив степень доктора наук Тюбингенского университета в области компаративистики, остался преподавать на двадцать долгих лет, пропитанных тоской – «Я постоянно испытываю острую необходимость в бытовании среди тонкостей родного языка». Для человека, к тому времени уже привыкшего представляться незнакомцам исключительно в стиле «Я – Чжан Цзао. Я – поэт», годы в Тюбингене, где его никто не знал и где все восторженные аплодисменты читателей сменились вакуумной пустотой, стали эрой потерянности. К тому же Чжану, выступавшему принципиально против профессионализации искусства, претил лихорадочный темп жизни в сочетании с машиноподобной рациональностью европейцев. Не случайно в диалоге с шанхайским поэтом Чэнь Дундуном Чжан Цзао обращается к себе самому со словами: «Ты должен отсидеть этот тюремный срок». И все же, как ни парадоксально, но (многим позже) умирать он «придёт» именно в старинный Тюбинген – колыбель немецкой философии и родину горячо обожаемого им Фридриха Гёльдерлина, самое поэтичное для него место.

Немаловажно, что именно билингвальный опыт служит катализатором взращивания поэтом в себе повышенной, почти болезненной чувствительности к языковым нюансам. Это – конституирующая черта его поэтики, которая вместе с выдающимися языковыми способностями – владение немецким, английским, французским, русским и латынью – позволяет говорить о его уникальности среди других поэтов третьего поколения. Переводческие предпочтения Чжан Цзао тоже выбивались из русла всеохватывающей эйфории от поэтов Серебряного века – ему были интересны Шеймас Хини, Уоллес Стивенс, Пауль Целан, Марк Стрэнд, Георг Тракль, Рене Шар.

Так, в «мультикультурном заточении», в процессе собирания крупиц из запасов западноевропейской литературы, в постоянном самопоиске окончательно формируется принцип дуалистичности его поэтического сознания. Читателю предлагается отведать причудливый коктейль из общемировой и традиционной чуской поэтических традиций, разительной чертой которого служит диалогичность. Стихотворение становится местом схождения поэтических персоналий, таких как Цюй Юань, Кафка, Цветаева, Рильке, Уитмен и другие. Читатель оказывается опутан совершенно неожиданными узорами-сочетаниями традиционных китайских мотивов (императорство, цветы сливы, зеркала) и образов высоковольтных кабелей, телефонных будок, лифтов, метро, электрического света.

Вплетение в каркас древности современной тональности присуще почти всем пост-туманным поэтам, но Чжан Цзао выделяется своим особым, осознанным отношением к традиции, проникнутым антисентиментализмом. Он обходится с традиционными мотивами так, как если бы это были новые авангардные веяния, тем самым создавая впечатление, что они вовсе не у нас за спиной, но маячат на горизонте. Он как бы вторит совету Ван Цзясиня: «Ради Ду Фу ты должен стать Кафкой». Образцами этого служат у Чжан Цзао стихотворения в зеркале·镜中 и что за человек·何人斯, признанные дактилограммой его писательской манеры. Недаром сам автор в беседах с друзьями-поэтами шутливо предлагал называть себя «Чжан В-зеркале» (张镜中). Здесь, в зазеркалье этих произведений, кажущаяся простота, плоскость и незамысловатость языка сполна компенсируются наличием мелькающе-скачущих образов, что деликатно оставляют читателю пространство для дофантазирования.

Тем не менее, находятся и те – например, Чэнь Дундун и Чжун Мин, кто предпочитает, более вестернизированные, экспериментальные его стихотворения: этюды пустоты·空白练习曲, кафка к фелиции·卡夫卡致菲丽丝, диалог с цветаевой·跟茨维塔伊娃的对话 и песнь земли·大地之歌.

Примечательно и то, что Чжан Цзао не из тех авторов, чьё наследие исчисляется наводящим на читателя ужас количеством томов – всего сорок три стихотворения за двадцать лет. Такой неторопливый темп объясняется тем, что весь свой поэтический путь «зазеркальный» Чжан проходит под девизом «Ну где же, где наша отточенность!». Он всю жизнь занят оттачиванием виртуозного обращения с лингвистическими деталями-запчастями. В 1999 году Чжан Цзао удостаивается престижной Премии имени Энн Као за заслуги в области лирической поэзии.

В течении последних шести лет жизни Чжан Цзао оказывается вне пространства оживлённой литературной жизни. Сам поэт комментирует опыт тех лет как намеренную, осознанную самомаргинализацию оратора, которому больше нечего сказать миру. Будучи в одночасье смыт нахлынувшей волной новых авторов, он вынужденно посвящает себя преподавательской деятельности в Пекине.

Как минимум в двух работах голос Чжан Цзао кассандровским эхом прокатывается по его же будущему. В аллегории смерти·死亡的比喻 поэт иронизирует: смерть, угадывая твой возраст, сочла тебя ещё молодым; а в кафка к фелиции читаем: моё странное лёгкое, к рукам твоим, как распускающий перья павлин. И вот внезапно в 2009 году у сычуаньского «совершенного» диагностируют рак лёгких. Через год, 8 марта в 4:39 утра по пекинскому времени, в университетской клинике Тюбингена Чжан Цзао в возрасте сорока семи лет оказывается отчислен из мира живых, оставив после себя всего лишь два сборника стихотворений в Китае и один в Германии (в переводе Вольфганга Кубина). Переводы Софии Зайченко на русский язык публикуются впервые.

ключ, преподнесённый С. R. · 献给C．R．的一片钥匙

тысячетонны темноты. домой возвращаемся, одежды барабанно-набиты западным ветром. на книжном стеллаже стакан воды отдельностоящий. укрывшись ширью, ласточки в мелкую, копеечную, тысячемильно-отдалённую монету мигрировать умышляют мы же заперты в воспоминаниях о тенях гор снаружи нагота твоя переливается через коридора край, вокруг, чёрный магнит ночи, сродни мыслителю, крепко затягивается   необъятностью. ключ засасывает вселенную. недоставленное воздушное письмо между мной и тобой ту-энд-фро. «больше-», – шепчет оно, «больше-»,   огнеязыки подпрыгивают: о письмо, бесконечно разрастаясь, оно подстрекает нас стать его обитателями. ты мертвецки пьян, тебя тошнит, я подумываю написать ответное письмо, моя проекция несущая два клочка бумаги, якобы расправляющий свои взволнованно-дефективные крылья Я.

万吨黑暗。我们回家，衣裳鼓满西风。 书架上一杯水被阻隔。 隐身于浩淼，燕子 正瞄难千里外一枚小分币迁飞， 我们却被锁在屋外山影的记忆里。 你的赤裸溢满廊台， 四周，黑磁铁之夜有如沉思者吸紧   空旷。钥匙吮着世界。 一封误投的航空信在你和我之间递来递去。 “大”，它低语，“大”，   火苗一跳：呵，信，无止境地长大， 它叮咛我们住进里面。 你大醉而哇吐，我琢磨着写回信， 我的投影拎着两片纸，仿佛 我在伸展我感激又畸形的翅翼。

 

Сунь Вэньбо, Бай Хуа и Чжан Цзао 

1987 год

 

Тексты по-китайски

http://www.shigeku.org/xlib/xd/sgdq/zhangzao.htm

Переводы на английский

http://www.mptmagazine.com/poem/mirror-607/

Страница Чжан Цзао на сайте PoetryInternational

http://www.poetryinternationalweb.net/pi/site/poet/item/979/14/Zhang-Zao

 

спасибо Софии Зайченко за подготовку материала