Чэнь Дундун·陈东东 считается одним из самых близких к традиции современных авторов, чьи стихи отличаются удивительной музыкальностью и вниманием к поэтическому образу. В то же время его творчество ниспровергает традиционные установки нарративного стиха, но насыщает текст скрытыми намёками на реальность мощного китайского культурного пласта.

Чэнь Дундун родился в октябре 1961 года в Шанхае, где и продолжает жить по сей день, временами выезжая в Шэньчжэнь. В 1980 году он поступил на филфак Шанхайского педагогического университета. Уже на втором курсе вместе с товарищами по группе Ван Инем·王寅и Лу Иминь·陆忆敏, тоже будущими поэтами, Чэнь создал свой первый поэтический журнал Произведение·作品, переживший двадцать выпусков.

Закончив бакалавриат, Чэнь работал преподавателем китайского языка и литературы в средней школе. Он был частым гостем на страницах неофициальных поэтических журналов 80-х, а также выступал редактором знаковых изданий Тенденция·倾向 (1988–1991) и Южная поэзия·南方诗志 (1992–1993). Тенденция появилась на свет благодаря знакомству Чэнь Дундуна с Си Чуанем, Ван Цзясинем и Оуян Цзянхэ, чьи творческие ориентиры оказались ему удивительно близки. Вместе они образовали ядро интеллектуалистского лагеря в современной китайской поэзии.

При этом первый опубликованный сборник стихов Чэня увидел свет только в начале 90-х, хотя его произведения часто печатались и в официальной литературной периодике, и в китайских литературных журналах, выходивших за границей. При его активном участии на английском языке была издана довольно объёмная и качественно сделанная антология современной китайской поэзии Another Kind of Nation: an Anthology of Contemporary Chinese Poetry (2007).

В 1996 году Чэнь был награждён нью-йоркской премией Хеллман-Хэммета. Его стихи многократно переводились на английский язык, но никогда – на русский.

по дороге из школы №11 на нанкинскую вспоминая греческого поэта·从十一中学到南京路，想起一个希腊的诗人

эгейское море вольным возду́хом голубым сияньем сплошным песчаного берега финиш, старик что по-прежнему грезит о море по-прежнему пьёт допьяна элладское солнце на громаде скалы обнажённая женщина тихо поёт изобилием тела гальке гладкой подобная стать волнами воспрянув ложится он от этого боле не воспоёт семьдесят три он ласкает свою шершавую грудь   вот я выхожу из ворот школы №11 над нанкинкой вижу ясное небо лета желаньем почти окроплённо улицы на углу девушек лица прелестны машины как птицы, низко-низко летят мимо них потом я заверну на другую дорогу в жажде почуять моря дыханье бездельные дядьки и тётки иду́т ко дну чёрные рифы сверкают циклы стихов ветром палимы как факел

爱琴海的自由空气蓝光一片 沙岸尽头，那个老人仍然恋海 仍然畅饮希腊的太阳 巨岩上，赤裸的女子低声歌唱 丰腴的身体 卵石一样润滑的姿态波浪起伏 他不会因此再一次吟咏 七十三岁 他抚摸自己粗糙的胸膛   现在我走出十一中学 看到南京路上一带晴空夏意欲滴 街角的姑娘面容姣好 汽车像鸟，低低飞过了她们身边 接着我拐向另一条马路 渴望闻到海的气息 无所事事的男人女人走向水底 黑礁石灿烂 诗集被风吹成了火把

 

зажигание света·点灯

свет зажги в камне, дай им увидеть узреть моря обличье, дай им увидеть узреть древнюю рыбу и ещё им нужно увидеть узреть свет – высоко на горе воздетый свет   свет быть должен зажжён и в реке, чтобы им увидеть узреть живущую рыбу, чтоб им увидеть узреть безмолвное море и ещё им нужно увидеть узреть заходящее солнце огнёвую птицу что из леса порхнёт   зажги свет. когда я ладонь заслоном воздвигну на северный ветер когда я восстану теснины промеж я мыслю они меня обступят кольцом придут посмотреть моё свету подобное слово

把灯点到石头里去，让他们看看 海的姿态，让他们看看 古代的鱼 也应该让他们看看亮光，一盏高举在山上的 灯   灯也该点到江水里去，让他们看看 活着的鱼，让他们看看 无声的海 也应该让他们看看落日 一只火鸟从树林里腾起   点灯。当我用手去阻挡北风 当我站到了峡谷之间 我想他们会向我围拢 会来看我灯一样的 语言

 

полное лунное затмение·月全食

фрагмент

сию строку кто сделал таковой?

Тао Цянь[1]

вращенья неизбежное скончанье, приносит ход

и память, не позволяя твоё повторное раскаянье на раз

вся правда отсырев

становится нечистой

на запад метящим за длинным черешневым обеденным столом – тот пожилой читатель

разложит новые газетных вырезок анналы. они как

меморандум, словно книга чжоуских сгинувших письмен

похожие на простенькие шлюзы водохранилищ дамб где город-спутник

каждый вечер, когда курьерский велик

проезжает шлюзом, каймы известья поднимают горизонт воды

– «как может человек

два раза войти в одну и ту же реку?»

 

вот космонавт несётся в будущего мрак. им на огляд оставлена

лазурная планета, что сутками, державами и

долготами, широтами разделена – на суеверия и антисуеверия

как на чудное вещество/ антивещество, и это мировоззренья соразмерные

две стороны. фалунь дафа[2] мутит умы

и потому он с гневом осуждён и под запретом

«но земной шар совсем не мироздания помойка!» и земной шар

не

космонавтом как-то встреченный

небесных тел промеж усталый некий

бог, не по прочтении швырнута прочь «большая справка»[3]

земля всего лишь

вращается в грядущесть.

 

ты не конрад, ты не планировал создать

крейсируя путями галактик и галактик океанские рассказы

но очень может быть что ты улисс, слепцом гомером

воспет, и в сердце умерши лирического барда

полуслепым изгнанником воспомнен и оплакан, как будто бы луна

ненужной нощи рифмой избегнута или

отвергнута, ей остаётся только в ванну, там отражать сокрытейшую

ностальгическую страсть. но вот стихи

отринув как бы новостей язык, не обязательно отринут

курьером приносимы простейших шлюзов мрачные известия

их пожилой читатель это другой звездопроходец

в вечерних номерах предвиденном непознаваемом грядущем возвратится смерти.

 

и потому он тоже есть улисс, чтоб наслаждаться

обыденных сирен их сводок их блаженством арестовав себя

в микрорайонов захолустье в повечерье он строит домыслы

что вновь особенный момент вот-вот настанет

и чжоуских сгинувших письмен особенный астрономический листок наклеен будет

в газетных вырезок анналы, будет обведён

карандашом красным и синим двойной

каймой… «выходит водоёмы снова полнятся водой»

выходит новости

сейчас как раз велосипедами передаются

ты слышишь велозвонок звенит данланданлан, ты хочешь написать как письмоносец

из паутины бедных мест самозабвенно заступает в город-спутник на высоты

 

но письмоносец знает свой шесток…

он прячется от чернокожей деревьев сени под палящим солнцем что суть его же сон. полуденный сон долог и превосходит бабочек в порханьи проводимую всю жизнь. под ливнем пота орудие вздымается его. письмоносец просыпается. поднимается. ополаскивается. на велосипеде выезжает в путь. он вовсе не намерен по уставу приближаться к жарко парящим на закате лета пылающим горячим адресам. два сна как два крыла пробиты светом барочные тонюсенькие крылья, что из воспоминаний окошка слухового снимают с затемнением закат.

солнце кренится превзойдя свои пределы, и делает в теснинах новостроек ещё заметней глубину и узость. сейчас домами брошено на сердца зеркальную поверхность это вот сейчас лишь может быть законченною тенью. письмоносец немного передвинув центр тяжести, сворачивает в ещё мельче переулок. он крепко жмёт велосипеда тормозную рукоять – и в этот миг он чует созвездия из крови выплывают. стекла остатный в глаза бьющий им отражённый свет. стекло что перескажет другие миражи. слова из его звонка диндона упадут. этот курьер не знает, тайные любови на каком по счёту письме найдут конец. он проходит через шёлковую лавку, чьи вешают щиты дверей окон, и сквозь фруктовый ряд, что источает толстух тоску, до парикмахерской амура, где мелок воротник. он крепко жмёт велосипеда тормозную рукоять – и в этот миг он чует созвездия из крови выплывают….

 

此行谁使然？

－－陶潜

旋转是无可奈何的逝去，带来历程

纪念，不让你重复的一次性懊悔

真理因回潮

变得浑浊了

向西的樱桃木长餐桌上，那老年读者

摊放又一本剪报年鉴　　它用来

备忘，仿佛《周逸书》

像卫星城水库坝上的简易闸

每一个黄昏，当邮差的自行车

经过闸口，花边消息就抬高水位

－－“人怎么才能够

两次涉足同一条河流？”

 

宇航员驰往未来之晦暗。他回顾的那颗

蔚蓝色行星，被昼夜、国度和

经纬线划分－－迷信和反迷信

有如奇异的物质/反物质，是世界观对称的

两个方向。法轮大法蛊惑人心

所以它正被怒斥和禁止

“地球可绝不是宇宙的垃圾站！”地球也

不会是

宇航员见过的

天体间某个厌倦的

神，读过就扔开的那种“大参考”

地球只不过

旋转向未来。

 

你不是康拉德，你并没有打算写

巡航于星系和更多星系的海洋小说

但很可能你是尤利西斯，被瞎眼的荷马

咏叹，被内心里死去了抒情诗人的

半盲流亡者回味和哀悼，仿佛月亮

被一个不必要的夜之韵脚躲避或

否决，只好在浴缸里，反映最隐秘的

乡愁之色情。然而，诗歌

拒绝所谓的消息语言，却未必就拒绝了

邮差正带往简易水闸的晦暗消息

老年读者是另一个宇航员

在晚报预期的不可知未来返回死亡

 

因此他也是尤利西斯，为享用

日常化塞壬的报导之极乐禁闭了自我

在僻远小区的黄昏里他推测

又一个特殊的时刻将来临

《周逸书》特殊的天文学一叶，又要粘贴于

剪报年鉴，被圈上

红蓝铅笔的双重

花边……“这么说水库又涨潮了”

这么说消息

正在由自行车递送过来

你听见大扳铃当啷一响，你要写邮差

从蛛网穷巷奋力蹬上卫星城高地

 

但邮差却有他自己的方式……

他躲避烈日的黑皮肤树荫是他的睡眠。午睡多么漫长，超过了蝴蝶的翩然一生。大汗淋漓间阳具在勃举。邮差醒来。起身。冲凉。骑车出门去。他并不打算按规程接近晚夏燠蒸发烫的地址。两个梦是两扇被光击穿的巴罗克薄翼，从回想的天窗口淡入黄昏。

太阳偏斜得超过了限度，令新城峡谷愈见深窄。建筑投射给心之镜面的现在只能是完全的阴影。邮差略微移开重心，拐进更加细小的横街。他紧捏自行车刹把的一瞬，感到有群星自血液涌现。玻璃残留耀眼的反光。玻璃复述另一些幻景。字句从他的铃声里掉出。那邮差不知道，一段私情将会在第几封来信中了结。他经过开始上门板的绸布店，散发胖女人辛酸的水果铺，来到了领口低浅的爱神发廊。他紧捏自行车刹把的一瞬，感到有群星自血液涌现。

 

[1] Тао Цянь (также Тао Юаньмин) (365–427) – известнейший поэт раннего Средневековья, сквозной мотив творчества которого – это уход от мира. В VI веке его назвали «родоначальником всех поэтов-отшельников от древности до наших дней». Строка эпиграфа взята из десятого стихотворения цикла за вином.

^[2] Фалуньгун (букв. «Духовная работа с кругом дхарм»), или Фалунь Дафа (букв. «Великий закон круга дхарм») –секта, возникшая в начале 1990-х годов в КНР на основе традиционной китайской системы цигун в сочетании с элементами буддизма, даосизма и народных верований. В КНР Фалуньгун официально запрещена как «еретическое учение».

^[3] Речь идёт о документе также известном как «Внутренняя обстановка», который является сверхсекретным и содержит информацию обо всех важных внутрикитайских событиях. «Большая справка» обычно имеет объём от двух до шести страниц и распространяется среди членов ЦК, чиновников уровня министра, глав провинций и партсекретарей.

Тексты по-китайски

http://www.shigeku.org/xlib/xd/sgdq/chendongdong.htm

Переводы на английский

Нажмите для доступа к Chen_Dongdong_trans.pdf